Российское вторжение в Украину настолько поражает своей бессмысленностью и жестокостью, что автоматически вызывает ассоциации со Второй мировой с ее массовыми убийствами и разрушениями в погоне за химерой реванша. А дальше эти ассоциации непроизвольно проецируются и на будущий исход войны, и на ее последствия, которые начинают казаться чем-то неизбежным, заданным самим ходом истории.
В этой картине Россия за свои преступления обречена повторить судьбу нацистской Германии: потерпеть разгромное поражение, утратить всякую способность к активной внешней политике, пережить долгий и болезненный этап общенародного покаяния и морального очищения и только потом вернуться в мировое сообщество уже совсем другой страной.
Украину же, наоборот, ждет заслуженная награда за перенесенные страдания: она победит, получит от США и Европы новый план Маршалла, восстановится и станет полноценной частью Запада.
Скорее всего, такой исход можно было бы назвать справедливым, но пока сложно найти реальные основания для того, чтобы на него рассчитывать — уже хотя бы потому, что и российская, и украинская часть сценария требуют максимально активного участия Запада. Настолько активного, какое возможно, только если Запад будет считать это своим главным приоритетом, от которого зависит его собственное выживание — как это и было после Второй мировой.
Однако такого восприятия российско-украинской войны в странах Запада сейчас нет, и оно вряд ли появится. Поддержка Украины остается в центре их внешней политики, но явно не считается вопросом их собственной жизни и смерти. Тем более, она не станет таковым после того, как боевые действия так или иначе остановятся. А это значит, что источник реалистичных сценариев исхода российско-украинской войны надо искать не во Второй мировой, а в другом месте.
В истории уже была война, которая шла у самых границ Евросоюза и поразила Запад своей бессмысленной жестокостью. Это война в Югославии. Возмущенные происходящим, США и Европа тогда тоже принимали активное, временами даже прямое участие в боевых действиях и считали для себя невозможным допустить поражение одних и победу других. Тогда Запад тоже чувствовал себя ответственным за то, чтобы впоследствии наладить нормальную жизнь в воевавших странах.
Но при всей вовлеченности Запад никогда не воспринимал события в Югославии как что-то жизненно важное для него самого. Нет такого восприятия и в случае с российско-украинской войной. А значит, после ее окончания России и Украине придется рассчитывать не столько на Запад, сколько на самих себя. И нет особых оснований полагать, что они справятся с этой задачей лучше, чем Хорватия, Сербия и Косово.
Мечта о Гааге
Сербия, не без оснований назначенная в югославской войне агрессором, проиграла ее по всем фронтам. Разгромленная и униженная, она не только потеряла малейшую возможность для реванша, но и попала в тотальную зависимость от Запада.
В западных столицах понимали, что просто так бросить Сербию после всего случившегося — это прямой путь к новой дестабилизации Балкан. Поэтому сербам предложили что-то вроде сделки: нация сама занимается моральным очищением, отказывается от радикального национализма и претензий к соседям, выдает Гаагскому трибуналу самых одиозных военных преступников, менее одиозных судит сама и так далее, а взамен получает от Запада перспективу стать его частью через вступление в ЕС с прилагающимися субсидиями и инвестициями.
Казалось бы, привлекательное предложение, и сербы действительно поначалу на него согласились. Свергли и выдали в Гаагу Милошевича и его ближайших соратников, попытались замириться с соседями, либерализовали экономику и общественную жизнь. Запад в ответ открыл им доступ к разнообразным финансовым программам и предоставил официальный статус страны-кандидата в ЕС.
Однако вскоре стало понятно, что стороны теряют интерес к этой сделке быстрее, чем она может быть окончательно выполнена. У Запада появились другие, гораздо более важные задачи, чем вестернизация Сербии, — на их решение перенаправили и ресурсы, и внимание. А от сербов стали требовать только одного — не создавать угрозы нового конфликта, чтобы не пришлось опять на них отвлекаться.
Сербия, со своей стороны, все больше склонялась к тому, что предложенный ей Западом обмен — неравноценный. Преимущества евроинтеграции поблекли, а исход войны, наоборот, казался несправедливо унизительным. Сегодняшнее сербское общество не испытывает ни ностальгии по временам Милошевича, ни желания снова воевать с соседями. Но оно глубоко убеждено, что по итогам войны Запад поступил с ними несправедливо, унизил избыточно и незаслуженно, а потому симпатизировать ему им не за что.
Формально Сербия до сих пор остается на пути в ЕС, но все опросы показывают, что это одно из самых антизападных обществ в мире, где люди готовы симпатизировать даже путинской России, раз она выступает против ненавистного им Запада. Сближение с Европой и наказание отдельных военных преступников слабо изменили мироощущение большинства сербов. Перемены оказались очень ограниченными и в системе образования, и в силовых структурах, и в правящей элите. Ограниченными уже хотя бы из-за того, что Сербии неоткуда было взять ни другие кадры, ни общественный запрос на далекоидущие перемены, ни силу, которая бы эти перемены проталкивала, если уж Западу это перестало быть интересно.
Зачем заниматься болезненной и непопулярной проработкой собственных прошлых грехов, когда гораздо проще паразитировать на выросших из поражения обидах. Собственно, этим сейчас и занимается правящая элита Сербии, которая благополучно выдала в Гаагу Милошевича и еще несколько генералов, слегка модифицировала публичную риторику, но почти не изменилась в своей сути.
Нынешний президент Александр Вучич в 1990-е с парламентской трибуны требовал убивать по сто боснийских мусульман за каждого убитого серба, а глава МИД Ивица Дачич был пресс-секретарем Милошевича. Хотя что говорить о любителях людоедских заявлений, если почти никто из участников сербских парамилитарных отрядов, совершавших военные преступления, так и не столкнулся за 30 лет с правосудием — даже те, кто запечатлен на фото или видео.
Если некому было заниматься всем этим в Сербии, которая полностью зависит от Запада и стремится стать его частью, то откуда возьмется кто-то, кто займется этим в России? Очевидно, что чем бы ни закончилась война, российские стартовые позиции в этом процессе будут еще хуже, чем были сербские.
Дело тут не только в том, что Россия — ядерная держава, и ее не получится так просто сломать через колено. Сербия — не ядерная и вообще во всем зависит от Запада, но результаты все равно печальны. Просто внутренние спрос и предложение обновления там слишком малы, а для Запада это давно не приоритет.
Несмотря на наличие ядерного оружия, можно представить, что в перспективе Россия, как когда-то Сербия, окажется опутана таким количеством сдерживающих факторов, что потеряет возможность ввязываться в новые военные авантюры. Скажется исчерпание собственных ресурсов, повышенная готовность Запада реагировать, возросшая зависимость от Китая, которому не нужны лишние хлопоты. Но такое международное обезвреживание не избавит от отравляющего действия пережитой войны внутри страны.
Югославская война закончилась почти четверть века назад, а ковыряние в тогдашних болячках до сих пор остается в центре общественной дискуссии в Сербии. Учитывая, как состарят население России военные потери и эмиграция, не приходится надеяться, что тема войны с Украиной когда-то уйдет в прошлое. С Путиным или уже без него, российское общество еще многие десятилетия будет упорно возвращаться к этой теме, холить свои обиды и веру в несправедливость к ним мира, бездумно расходуясь на то, чтобы сохранить хотя бы остатки лица.
Причем под этим сохранением лица, скорее всего, будет пониматься какая-нибудь фетишизированная случайность, не имеющая ничего общего с объективными интересами страны. Сегодняшняя Сербия не особенно переживает за права остатков сербского меньшинства в Хорватии, большую часть которого оттуда выставили в ходе операции «Буря» в 1995 году. Не пытается она и присоединить боснийскую автономную Республику Сербскую, где живут такие же сербы. Интеграция с этнически близкой Черногорией тоже не стоит первым номером в повестке дня. Потому что все силы брошены на другое — на предотвращение международного признания Косово.
Этому бессмысленному предприятию совершенно не мешает то, что для самой Сербии возвращение в ее состав Косово с его албанским большинством — страшный сон. Неважно, назад не хотим, но и сербская власть, и большинство сербского общества согласны, что не допустить международного признания давно отколовшегося края — это главная задача сегодняшней Сербии, на реализацию которой не жалко никаких денег и сил.
Что-то похожее может ждать после войны и Россию. Исчезновение пророссийской части украинского общества, утраченные позиции в Центральной Азии и на Кавказе, изоляция от Запада и тяжелая зависимость от Китая — все это будет считаться второстепенными мелочами. А все государственные и общественные силы будут брошены на переживания о том, что Россия не удержала, скажем, Херсон или — смотря, как дальше пойдет война — тот самый понасенковский Бердянск. Или что Азовское море перестало быть «внутренним морем Российской Федерации», хотя еще Петр I и так далее.
К тому времени Россия уже вряд ли сможет позволить себе новую попытку забрать Херсон или Азовское море. Но это сделает переживания о них еще более долгосрочными и непреодолимыми, подтолкнет Россию посвятить остатки своего потенциала бесплодным терзаниям о прошлых потерях, отказавшись от последних надежд на другое будущее.
Горечь побед
Можно сказать, что сербы и русские сами виноваты в таком безотрадном будущем, потому что выбрали агрессию и реваншизм. Ну или слабо сопротивлялись, когда их правители навязали им такой выбор. Но еще один урок югославской войны состоит в том, что от нее проиграли все — независимо от того, насколько справедливым было дело, за которое они сражались. Даже положение жертвы агрессии в сочетании с последующей победой и западным сочувствием не защищают от мрачной реальности, поджидающей после окончания боевых действий.
Хорватия смогла воплотить на практике тот сценарий, который сейчас кажется Украине идеальным. Она выполнила программу максимум: восстановила контроль над всей своей территорией, избавилась от нелояльного сербского меньшинства, вступила в НАТО и Евросоюз. Ее противник надежно нейтрализован и больше не представляет угрозы. Но стала ли Хорватия от этого благополучной и процветающей страной? С этим сложнее.
Для начала воевавших за европейский путь хорватов после победы ждал авторитарный режим с культом личности их военного лидера Франьо Туджмана. Это продолжалось несколько лет до его естественной смерти, после чего наступила некоторая либерализация. Но вскоре соратники Туджмана оправились от потери лидера, добавили своей партии HDZ европейского лоска и вернули себе статус доминирующей силы, которой остаются до сих пор.
Из 32 лет хорватской независимости HDZ провела у власти 24 года (там она и сейчас, обреченная на очередное переизбрание). За это время партия успела срастись с госаппаратом, судами, крупным бизнесом и многими СМИ. Главная опора ее могущества — бюрократическая махина союза ветеранов войны, где состоит почти полмиллиона человек из четырех миллионов населения. Монополизировав победу и перенесенные ради нее страдания, ветеранская ассоциация влияет в Хорватии на все — от политического курса до театрального репертуара, а также участвует в распределении бесчисленных привилегий — от господрядов до скидок на общественный транспорт.
Сначала — разрушения от боевых действий и потоки беженцев, потом — неудачные реформы военного времени и приватизация для друзей режима, а в довершение — корпоративистская структура и поспешное открытие экономики. Все это превратило Хорватию из одной из самых развитых стран Восточной Европы в аутсайдера даже по меркам новых стран ЕС. Из заметных источников доходов там остались только туризм и переводы трудовых мигрантов. В 2020 году случается пандемия и туристы не едут — хорватский ВВП падает сразу на 9%, в 2021 году карантины снимают и туристы возвращаются — растет на 13%.
За пределами туристических зон и столичного Загреба те, у кого не получилось стать своим в этом междусобойчике, могут сесть в автобус и попытать счастья в Вене и Мюнхене. Что они активно и делают. За тяжелые и военные 90-е годы (с 1991-го по 2001-й) население Хорватии сократилось на 7%. За десятилетие с 2011-го по 2021-й, большая часть которого прошла уже в ЕС, — значительно сильнее, на 10%. Реализация мечты о независимой Хорватии, ставшей частью Запада, на деле оказалась не такой уж привлекательной для ее жителей.
Как и в сравнении России с Сербией, даже хорватский сценарий при всех его недостатках выглядит для Украины очень оптимистичным. Накануне войны Хорватия была довольно развитой страной, боевые действия шли в основном на периферии, и хорваты успели попасть в ЕС до того, как Запад потерял интерес к региону.
Кроме того, учитывая ресурсы и ядерный статус России, полная победа, как у Хорватии, в случае Украины не кажется особенно реалистичной. Гораздо более вероятным исходом выглядит ситуация неполного завершения войны, как в случае Косово. Когда вера в собственную правоту и успех и сохраняющаяся поддержка Запада сочетаются с большим количеством неурегулированных вопросов в отношениях с противником.
Пример Косово показывает, что многочисленные послевоенные проблемы Хорватии блекнут, если к ним добавляется еще одна — когда Запад, несмотря на огромные материальные и репутационные инвестиции в поддержку косовских албанцев, успевает потерять к ним интерес до окончательного урегулирования конфликта. Прежде всего, потому что Запад перестает считать этот вопрос достаточно важным, чтобы поддерживать по нему единство в своих рядах.
Еще в 2008 году западные лидеры обещали Косово полное признание. И действительно, косовская независимость была признана ведущими державами Запада. Но пять стран ЕС отказались признать Косово, а к тому времени никто уже не считал нужным из-за этого на них давить. Поэтому уже 15 лет Косово не может даже начать переговоры о вступлении в Евросоюз. Европейские гранды сочувственно разводят руками, но ничего не могут поделать — ведь Словакия и Кипр против.
Похожая ситуация с безвизовым режимом. Косово, ради которого Запад когда-то был готов начать полномасштабную военную операцию в Европе, остается единственной балканской страной, чьим гражданам нужна виза для поездок в Шенген. Для сравнения: Сербия получила от европейцев безвиз еще в 2009-м. И только российское вторжение в Украину заставило Брюссель вспомнить о других нерешенных конфликтах и пообещать распространить на косовских граждан безвизовый режим к 2024 году.
Учитывая тяжелую историю отношений Украины со многими странами ЕС и НАТО, появление похожих трудностей почти неизбежно. Даже сейчас, во время боевых действий, Польша возмущается похвалами Бандере, а Венгрия и Румыния — притеснениями своих меньшинств. Можно представить, как увеличатся их претензии после окончания войны, когда общая российская угроза перестанет заслонять собственные обиды.
Однако самое неприятное для косоваров то, что Запад, несмотря на безоговорочную поддержку в 1990-х, уже много лет видит в Сербии более важного партнера, чем Косово. Не только из-за большего населения и экономического потенциала, но прежде всего потому, что Сербия в случае чего способна опять дестабилизировать все Балканы, а Косово — никуда не денется.
Из-за этого власти в Приштине до сих пор, через 24 года после натовской интервенции, не могут установить полного контроля над всей своей территорией в тех границах, которые давным-давно были признаны Западом. В Северном Косово, где большинство жителей — этнические сербы, по-прежнему действуют параллельные сербские структуры, управляемые из Белграда. А когда Приштина делает попытки их ликвидировать, то сталкивается с сопротивлением Запада, который требует сдержанности, потому что иначе Сербия может отреагировать слишком резко и дестабилизировать регион.
Понятно, что даже при самом удачном для Украины окончании войны у России останется куда больше возможностей для резких реакций, чем у нынешней Сербии. А значит, и украинцам вряд ли удастся избежать похожих разочарований.
На обочине
Если попытаться кратко сформулировать главный итог югославской войны, то он сводится к тому, что самая развитая страна Восточной Европы за несколько лет превратилась в глухие задворки. В бедный провинциальный и безнадежно отставший регион, который представляет интерес разве что своей бурной историей, но никак не перспективами.
Несмотря на скромные размеры страны, югославское руководство пользовалось непропорционально большим влиянием в мире в годы Холодной войны. Граждане не только СССР или Польши, но даже Венгрии и Чехословакии мечтали о поездке в Югославию и охотились за товарами оттуда. Еще в конце 1980-х Югославия начала переговоры о присоединении тогда еще к Европейскому экономическому сообществу, и никому в голову не могло прийти, что большую часть югославов на этом пути обгонят даже Румыния и Болгария.
Цена войны оказалась такой, что теперь бывшая Югославия не нужна никому, включая собственных жителей, которые уезжают оттуда в таких количествах, как будто боевые действия продолжаются до сих пор. Патетические речи и призывы 1990-х, тогдашние стратегии и приоритеты сегодня выглядят беспомощной ерундой, безнадежно оторванной от наступившей после войны реальности.
Одни несут прямую ответственность за эту деградацию, другие были невинными жертвами, попавшими в маховик ненависти. Но чем дальше, тем меньше остается желающих отделять одних от других и восстанавливать справедливость.
Победители и проигравшие, правые и виноватые, агрессоры и их жертвы — их повернутые в прошлое споры и претензии давно неинтересны остальному миру, который ушел далеко вперед. Скорее всего, уже недостижимо вперед для этой небольшой и забытой части Европы. Конечно, Россию и Украину никак не назовешь небольшими. Но вряд ли самого по себе этого отличия от Югославии будет достаточно, чтобы не повторить ее послевоенную судьбу.
